II.

Рожденіе св. Александра. — Постриги. — Книжное ученіе. — Религіозный характеръ обученія. — Свѣтскія науки. — Физическое воспитаніе. — "Отъ младыхъ ногтей всякому дѣлу благу наученъ". — Посаженіе на столъ. — Свадьба. — Домашняя жизнь князей. — Вліяніе среды.

Радуйся, Іосифову чистоту и цѣломудріе стяжавый!
Радуйся, сердце свое отъ всякiя страсти душевредныя чисто сохранивый!
Радуйся, путемъ Іаковля смиренномудрія ходивый!
Радуйся, яко возлюбилъ еси душею еже о небесныхъ помышленіе!
Радуйся, чрезъ все житіе свое Богу послуживый!
Радуйся, себе Богу всесовершеннѣ предавый!

30 мая 1219 года жители Переяславля узнали радостную новость: у князя Ярослава Всеволодовича родился второй сынъ, названный при св. крещеніи Александромъ; но болѣе всѣхъ, конечно, обрадованы были родители и, безъ сомнѣнія, отпраздновали рожденіе сына свѣтлымъ пиромъ13). Къ сожалѣнію, намъ мало извѣстны первые годы дѣтства св. Александра, но, несомнѣнно, онъ воспитывался точно такъ же, какъ вообще воспитывалисъ юные княжичи въ древней Руси. Они отдавались обыкновенно на воспитаніе кормильцамъ, или дядькамъ, изъ боярскаго сословія, которые должны были ходить за ними и оберегать ихъ. Впослѣдствіи упоминаются, въ качествѣ воспитателей Александра и старшаго брата его θеодора, бояринъ θеодоръ Даниловичъ и судья Іоакимъ 14). По третьему или по четвертому году справлялись постриги 15). Обрядъ постриженія въ древней Руси имѣлъ важное значеніе и въ кругу семейномъ и въ быту гражданскомъ. Онъ вытекалъ изъ понятій и взглядовъ нашихъ предковъ на мужчину, какъ на главу семьи, на его обязанности и отношенія къ обществу, какъ самостоятельнаго члена этого общества. Постриженіе было какъ бы символомъ признанія правъ личности за постригаемымъ: съ момента постриженія онъ становился мужемъ, гражданиномъ. Поэтому его брали отъ женщинъ-нянекъ и отдавали подъ присмотръ мужчинъ. Православная церковь освятила древній обрядъ, сообщивши ему христіанскій характеръ. На постриженіе стали смотрѣтъ, какъ на посвященіе дитяти Богу, какъ на выраженіе преданности волѣ Божіей, и его остриженные волосы были какъ бы первою жертвою, приносимою Богу непосредственно отъ самого постригаемаго. Обрядъ происходилъ обыкновенно въ храмѣ. Отрока ставили предъ царскими вратами. Сыновья князей постригались обыкновенно епископомъ, который произносилъ молитву, призывая на постригаемаго благословеніе Божіе. Послѣ совершенія обряда отрока сажали на коня. Это означало его будущую самостоятельность. Въ руки давали оружіе, обыкновенно лукъ со стрѣлами—это указывало на обязанность князя защищать родину отъ внѣшнихъ враговъ. Затѣмъ слѣдовала веселая пирушка, свѣтлое семейное торжество, на которое приглашались родственники. Родители дарили гостей дорогими подарками, конями, золотыми и серебряными сосудами, одеждами и т. п.

Съ молодыхъ лѣтъ князей учили грамотѣ. Наши князъя высоко ставили образованіе. Потомки Ярослава Мудраго подражали его ревности къ распространенію книжнаго ученія. Суздальскіе князья не менѣе другихъ, если не болѣе, заботились о просвѣщеніи. Про дядю Александра, Константина Всеволодовича, разсказывается, что онъ часто и прилежно читалъ книги и всѣхъ умудрялъ духовными бесѣдами. У него было богатое собраніе книгъ какъ греческихъ, такъ и русскихъ. Онъ самъ писалъ и усердно собиралъ свѣдѣнія о подвигахъ древнихъ славныхъ князей. И, навѣрное, не разъ начинавшимъ свое обученіе княжичамъ приходилось слышать отъ своихъ родителей наставленія Мономаха: "его же не умѣючи, а тому ся учите... Лѣность бо всему мати: еже умѣеть, то забудетъ, а его же не умѣеть, тому ся не учить; добрѣ же творяще, не мозите ся лѣнити ни на что же доброе". Наставниками, конечно, были лица духовныя, да и самое обученіе, имѣя главнымъ образомъ цѣлью ознакомленіе съ истинами христіанской вѣры, было проникнуто духомъ христіанскаго благочестія. "Родители святымъ книгамъ научиша его",—говорится въ жизнеописаніи св. Александра16). По сохранившимся пащятникамъ того времени мы можемъ хорошо представить себѣ, какіе уроки и наставленія преподавались тогда юношамъ.

"Вѣдай, княже, что душа наша создана дуновеніемъ Божіимъ и по образу Божію. Въ ней три силы; разумъ выше другихъ: имъ-то мы отличаемся отъ животныхъ; имъ познаемъ небо и прочія творенія; имъ восходимъ къ уразумѣнію Самогр Бога... Таково правильное употребленіе разума! Но есть и неправильное: разуменъ и денница - ангелъ, нынѣ діаволъ, но, низвратввъ свой разумъ, возмечтавъ быть равнымъ Богу, палъ съ чиномъ своимъ"...

"Вторая сила—чувство, выражается въ ревности по Богѣ и въ непріязни къ врагамъ Божіимъ. При неправильномъ же употребленіи обнаруживается злобою, завистъю. И вотъ Каинъ убилъ брата своего Авеля"...

"Третья сила—воля: при добромъ направленіи ея человѣкъ стремится къ Богу, не думая о всемъ прочемъ, ждетъ отъ Него просвѣщенія и наслаждается веселіемъ въ самыхъ злостраданіяхъ ради Бога" 17).

"Милыя дѣти, не надѣйтесь на себя, и въ употребленіи всѣхъ силъ и даровъ вашихъ душевныхъ и тѣлесныхъ взирайте на примѣръ Христа, св. апостоловъ и св. отцовъ, которые за Христа страдали во всѣ дни своей жизни. А ослушанія остерегайтесъ, чтобы не погибнуть, какъ погибъ пер-возданный Адамъ чрезъ Еву, приведенную въ непослушаніе Богу. Любовь имѣйте ко всѣмъ, со всѣми пребывайте въ мирѣ, какъ Христосъ весь міръ возлюбилъ, безъ выбора, и подалъ намъ совершенный образецъ въ Себѣ. Ибо пришелъ Онъ, Господь милостивый, съ небесъ, и родился въ вертепѣ отъ Дѣвы—для насъ; жилъ съ человѣками и принялъ крещеніе не имѣя грѣха; свѣтло преобразился для нашего увѣренія; былъ связанъ и затворенъ въ темницѣ, внушая намъ не унывать въ такомъ же несчастіи; былъ распятъ на крестѣ, все для того, чтобы наше спасеніе устроить; возлегъ во гробѣ не за Свои грѣхи; воскресъ, чтобъ насъ извести на свѣтъ; вознесся на небеса, чтобы и намъ, по апостолу, быть восхищенными въ срѣтеніе Его. Все сіе сотворилъ Онъ премудро, съ любовію и увѣренностью, что Своимъ примѣромъ насъ приведетъ ко спасенію, и для того, чтобы насъ избавить отъ муки въ будущемъ вѣкѣ" 18).

При обученіи старались юношу ознакомить съ книгами Священнаго Писанія, главнымъ образомъ съ Евангеліемъ и Псалтиръю, которая надолго сдѣлалась особенно любимой книгою для русскаго народа. Чтеніе книгъ Священнаго Писанія, бсзъ сомнѣнія, сопровождалось необходимыми объясненіями, вродѣ слѣдующаго:

"Читай, княже мой, читай третій псаломъ перваго часа: Милость и судъ воспою Тебѣ, Господи, и проч, Въ немъ вѣрное изображеніе, каковъ долженъ быть царь и князь. Если ты будешь испытыватъ и соблюдать то, о чемъ говорится въ этомъ псалмѣ, онъ просвѣтитъ еще болѣе умныя очи твои, отвратитъ отъ нихъ всякую суету, освятитъ твой слухъ, очиститъ сердце, исправитъ стопы, предохранитъ ноги твои отъ поползновенія... И возсіяетъ тебѣ свѣтъ, сіяющій праведникамъ, на много лѣтъ останешься неосужденнымъ и неповиннымъ, а потомъ отъ царства дольняго вознесешься въ горнее" 19)...

Эти простыя, задушевныя наставленія глубоко западали въ сердце. Книги Священнаго Писанія оставались неразлучными спутниками на всю жизнь, къ нимъ прибѣгали, ища вразумленія, въ трудныхъ обстоятельствахъ жизни. Можно вообразить, съ какимъ вниманіемъ относился юный Александръ къ словамъ наставниковъ! Съ раннихъ лѣтъ онъ отличался глубокимъ религіознымъ настроеніемъ и живымъ чувствомъ долга 20). Всякое дѣло, всякую свою обязанность онъ старался исполнить вполнѣ добросовѣстно. "преподобнѣ и праведнѣ" и "яко вѣрный рабъ благоуготови себе во благихъ угодити Господу своему". Серъезный не по лѣтамъ характеръ его не дозволялъ ему предаваться пустымъ забавамъ 21). Любимымъ его занятіемъ, кромѣ чтенія священныхъ книгъ, было пѣніе церковныхъ пѣснопѣній. Безъ сомнѣнія, съ раннихъ же лѣтъ св. Александръ пріучалъ себя къ посту и воздержанію, чѣмъ укрѣплялись и его физическія силы22). Благочестивыя упражненія согрѣвались молитвеннымъ настроеніемъ духа, чему способствовали частыя посѣщенія храма, и мѣстныя святыни Переяславля и Новгорода ему были хорошо извѣстны. Говорить ли о томъ, что юный князь, душа котораго съ дѣтства согрѣта была любовію къ Богу, въ тишинѣ ночной имѣлъ обыкновеніе повергаться предъ иконами Христа и Его Пречистой Матери и изливать свою душу въ горячей молитвѣ 23)?

Кромѣ книгъ Св. Писанія, извѣстны были въ то время и святоотеческія творенія: Василія Великаго, Григорія Богослова, Іоанна Лѣствичника? Кирилла Александрійскаго, Ефрема Сирина и друг. Наши предки особенно любили Златоустаго. Въ общемъ употребленіи были и житія святыхъ, переведенныя, вѣроятно, съ греческаго языка, поученія русскихъ пастырей и т. п.24). Не были въ пренебреженіи и свѣтскія знанія. Юные князья обучались иностраннымъ языкамъ, преимущественно латинскому и греческому. Знаніе языковъ, по словамъ Мономаха, давало почетъ отъ иностранцевъ. Для знакомства съ событіями всемірной исторіи служили "книги Бытийскыя, рекомыя Палѣя"—обозрѣніе событій отъ сотворенія міра до Христіанства и до погибели "жидовьства". Но съ особеннымъ усердіемъ юныхъ князей знакомили съ событіями родной старины. Для этой цѣли служили наши лѣтописи. И нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что св. Александръ "вскоры извыче вся граматикія", потому что, какъ свидѣтельствуетъ жизнеописатель, потщанно бѣ ему отъ отеческихъ ни въ чесомъ же отстати" 25).

На ряду съ книжнымъ обученіемъ, разумѣется, обращалось большое вниманіе и на воспитаніе физическое: для этой цѣли служили верховая ѣзда, стрѣльба въ цѣль, военныя игры и т. п. упражненія. Старинная пѣсня поетъ объ этихъ занятіяхъ:

"Кто изъ васъ гораздъ стрѣлять изъ луку изъ каленаго,
Прострѣлить бы стрѣлочка каленая
По тому острею по ножовому,
Чтобы прокатилася стрѣлочка каленая
На двѣ стороны вѣсомъ равна,
И попала бы въ колечко серебряное".

Военныя игры смѣнялись ловами. Прекрасны были эти ловы! Лишь только утренняя заря начинала золотить верхушки деревъ, толпа охотниковъ, молодыхъ товарищей-дружинниковъ, собираласъ близъ княжескаго терема. Въ городѣ подымался гпумъ, сбѣжавшаяся толпа глазѣла на убранство охотниковъ; къ княжескому терему подводили коней. Выходятъ молодые князья. Они сіяютъ красотой и бодрымъ, веселымъ видомъ. Слуги подаютъ князьямъ охотничьи копья съ желѣзными остріями, "ловчій нарядъ", другіе ведутъ привязанныхъ за шею собакъ. Рога трубятъ, и звуки весело разносятся по воздуху. Князья выѣзжаютъ изъ города.

Все общество собирается на опушкѣ лѣса. Собаки освобождаются отъ цѣпей и бросаются въ лѣсъ отыскивать дичь. Много водилось въ то время на Руси въ непроходимыхъ дебряхъ всякаго рода звѣрей: туровъ, медвѣдей, волковъ, кабановъ и др. Не безопасны были эти ловы, но здѣсь же развивалась удаль молодецкая, ловкость и присутствіе духа. "Вотъ какъ я трудился на ловахъ,—разсказываетъ про себя Владиміръ Мономахъ. — Два тура метали меня на рогахъ своихъ съ конемъ, олень бодалъ, одинъ лось топталъ ногами, другой бодалъ рогами; вепрь сорвалъ мечъ съ бедра, медвѣдь около колѣна сѣдло прокусилъ, лютый звѣрь вскакивалъ мнѣ на плечи и повергалъ на землю и меня, и коня. Но Богъ меня сохранилъ невредимо. Съ коня я падалъ много разъ, дважды разбивалъ себѣ голову, повреждалъ и руки, и ноги, особенно въ юности, когда не дорожилъ жизнью, не щадилъ головы своей... Самъ я заботился объ охотничьемъ нарядѣ, о коняхъ, о соколахъ, о ястребахъ... Дѣти мои! Не охуждайте меня, такъ какъ я не хвалю ни себя, ни своей храбрости; я хвалю Бога и прославляю Его милость, такъ какъ Онъ меня, грѣшнаго и недостойнаго, сохранилъ отъ столькихъ опасностей и сотворилъ меня не лѣнивымъ на всѣ дѣла, достойныя человѣка".

Безъ сомнѣнія, юнымъ θеодору и Александру не разъ удавалось отличаться на этихъ охотахъ. Множество убитой дичи служило наградой охотникамъ. По многу убивали "куницъ, лисицъ

И дикихъ звѣрей, черныхъ соболей,
Большихъ поскакучіихъ заюшекъ,
Малыхъ горностаюшекъ
А и волку, медвѣдю спуску нѣтъ".

Солнце садилось; наступала ночь, и нерѣдко усталые охотники ложились отдыхать отъ дневныхъ трудовъ въ палаткахъ среди зеленаго лѣса. Охота на звѣрей смѣнялась соколиною. Запѣвалась старинная пѣсня:

"Вейте силышка шелковыя,
Становите силышка на темный лѣсъ,
На темный лѣсъ, на самый верхъ,
Ловите гусей, лебедей, ясныхъ соколей,
И малую птицу пташицу".

Предстоитъ и здѣсь добыча богатая: бѣлые гоголи, чернеди, сизые орлы, галицы, кречеты, черные вороны, сороки, чайки, соколы, дятлы.

Все это вмѣстѣ - игры и охоты — должны были укрѣпить и развить физическія силы отрока и приготовить изъ него будущаго защитника родины, добраго страдальца за землю русскую, какимъ и явился впослѣдствіи св. Александръ, „отъ юна возраста и отъ младыхъ ногтей всякому дѣлу благу наученъ бывъ" 26).

Выдающимся событіемъ въ жизни князей было „посаженіе на столъ" 27). При отъѣздѣ Ярослава Всеволодовича въ Кіевъ и при вокняженіи Александра Ярославича въ Новгородѣ въ 1236 году обрядъ посаженія на столъ былъ совершонъ въ Новгородѣ у св. Софіи. Этотъ обрядъ считался необходимымъ, безъ него князь не былъ бы княземъ. Поэтому въ лѣтописяхъ къ выраженію „вокняжился" обыкновенно прибавляется: „и сѣлъ на столѣ". Благословляя сына своего на княженіе въ Новгородѣ, Ярославъ Всеволодовичъ, подобно отцу своему, говорилъ ему: „Крестъ будетъ твоимъ хранителемъ и помощникомъ, а мечъ твоею грозою! Богъ далъ тебѣ старѣйшинство между братьями, а Новгородъ Великій—старѣйшее княженіе во всей землѣ русской" 28).

Народъ новгородскій толпами окружаетъ свой знаменитый храмъ. Обыкновенно царствующій въ немъ полумракъ смѣнился яркимъ освѣщеніемъ отъ множества возженныхъ свѣчей. Въ числѣ собравшагося во множествѣ народа благовѣрный князь Александръ возноситъ теплыя молитвы Царю царей. Онъ высокъ ростомъ, строенъ, прекрасенъ собой и еще прекраснѣе въ своемъ молитвенномъ одушевленіи. По красотѣ наружности его сравниваютъ съ Іосифомъ прекраснымъ, а по силѣ и величественному виду съ Сампсономъ. Его звучный и силъный голосъ, подобно громогласной трубѣ, гремѣлъ въ народѣ 29). Но теперь слезы блестятъ въ прекрасныхъ очахъ и обильно струятся по щекамъ. Благочестивый князь знаетъ, что всѣ усилія человѣка, какъ много даровъ ни дано ему, не принесутъ надлежащей пользы безъ Божія благословенія, и теперь, въ этотъ торжественный часъ, готовясь отдать всѣ свои силы въ жертву дорогой землѣ русской, онъ смиренно преклоняетъ колѣна и испрашиваетъ Божіей помощи. Усердно вмѣстѣ съ своимъ юнымъ княземъ молятся и граждане... Слышится стройное пѣніе духовнаго чина, благовонной волной струится θиміамъ. Все въ этомъ храмѣ дѣйствуетъ на душу и усиливаетъ молитвенное настроеніе: и воспоминанія, связанныя съ прошлыми судьбами города и Святой Руси, и почивающія нетлѣнно мощи святыхъ. Вотъ почти у самыхъ южныхъ вратъ рака съ мощами св. князя, строителя храма, Владиміра Ярославича. Здѣсь же покоятся и мать его Анна, первый новгородскій владыка Іоакимъ корсунянинъ, присланный сюда св. Владиміромъ, Лука Жидята, св. Никита, бывшій затворникомъ Кіево-Печерской лавры, архіепископы: свв. Іоаннъ и Мартирій; здѣсь и знаменитый прадѣдъ Александра св. Мстиславъ Ростиславичъ Храбрый... А съ вышины, точно съ небесъ, взираетъ на все собраніе величественный и строгій ликъ Спасителя 30).

При возложеніи руки на главу князя архипастыръ вознесъ молитву Царю царей, чтобы Онъ „изъ святого жилища" Своего благословилъ вѣрнаго раба Своего Александра, укрѣпилъ его „силою свыше", утвердилъ его „на престолѣ правды", оградилъ „вооружьствомъ" Пресвятаго Духа и показалъ его доблестнымъ защитникомъ св. соборной церкви и сподобилъ его „небеснаго царствія" 31).

Затѣмъ весь новгородскій народъ принесъ торжественно присягу вѣрность князю. Всѣ цѣловали крестъ и громко, одушевленно воскликнули: „ты нашъ князь!" Посаженіе совершилось.

Между тѣмъ бирючи разъѣзжали по улицамъ, „зовучи къ князю на обѣдъ, отъ мала и до велика". Народъ толпами шелъ на дворъ Ярослава. Тамъ въ изобиліи приготовлено вино, медъ, перевара, всякое кушанье овощи. Безъ сомнѣнія, не одинъ день продолжалось свѣтлое пиршество. Князь веселился радостью народа; народъ радовался, любуясь и гордясь своимъ княземъ.

Черезъ три года, въ 1239 году, новгородцамъ снова пришлось быть свидѣтелями и участниками семейнаго торжества по случаю брака своего юнаго князя.

Въ 1239 году литовцы, воспользовавшись разореніемъ русской земли отъ татаръ, сдѣлали опустошителъный набѣгъ на смоленскую область. Великій князь Ярославъ Всеволодовичъ поспѣшилъ на освобожденіе смоленской земли, побѣдилъ литовцевъ и взялъ въ плѣнъ ихъ князя, устроилъ дѣла въ Смоленскѣ и пріобрѣлъ этимъ походомъ великую честь и славу. Въ то время въ тѣсной связи съ Смоленскомъ, если не въ полной зависимости, находилосъ полоцкое княжество. Такимъ образомъ, обороняя смоленскую землю, Ярославъ являлся въ то же время защитникомъ и земли полоцкой. Полоцкимъ княземъ въ то время былъ Брячиславъ. Его-то дочь, Александру, Ярославъ Всеволодовичъ высваталъ за своего старшаго сына. Мы очень мало имѣемъ свѣдѣній о супругѣ Александра Ярославича; но есть полное основаніе утверждать, что это было благословенное супружество. Незадолго до того времени въ Полоцкѣ жила и скончаласъ (23 мая 1173 г.) знаменитая полоцкая княжна, преподобная Евфросинія 32). Она рано постриглась въ монахини и въ затворѣ занималась переписываніемъ книгъ, а выручаемую плату раздавала бѣднымъ. Впослѣдствіи она основала свой монастырь и построила каменный храмъ Спасителя, сохранившійся до нашего времени и извѣстный въ народѣ подъ именемъ Спасъ - Юрьевичи. До нашего же времени сохранился и драгоцѣнный напрестолъный крестъ, устроенный Евфросиніею, съ замѣчательной надписью: „Честьное древо бесцѣнно есть; а кованье его, злато и сребро и каменье, жьнчугъ, въ 100 гривенъ, а др... 40 гривенъ" 38)'. Въ преклонныхъ лѣтахъ Евфросинія совершила путешествіе ко св. мѣстамъ въ Царьградъ и Іерусалимъ, гдѣ имѣла утѣшеніе поклониться Живоносному Гробу и поставила надъ нимъ лампаду. Во время этого путешествія она и скончалась. Жизнь и подвиги преподобной, конечно, съ дѣтства хорошо были извѣстны невѣстѣ Александра Ярославича, находившейся съ ней, безъ сомнѣнія, въ родствѣ. Не разъ во время своего дѣтства она посѣщала храмъ преподобной и входила въ двѣ тѣсныя келліи на хорахъ. Въ одной изъ нихъ жила преподобная и слушала богослуженіе; а сквозь небольшое, пробитое въ стѣнѣ, оконце любовалась на міръ Божій, на открывавшіяся во всѣ стороны обширныя поля и на видъ города. Послѣ Евфросиніи остался замѣчательный образъ. Изъ трехъ иконъ, писанныхъ, -по преданію, евангелистомъ Лукою, одна хранилась въ Ефесѣ. Императоръ Мануилъ по родству съ Евфросиніей (сестра ея вышла замужъ за сына Алексѣя Комнена) прислалъ ей эту икону. Отправляясь на бракъ съ Александромъ Ярославичемъ, совершеніе котораго назначено было въ Торопцѣ, невѣста, княжна Александра Брячиславовна, взяла съ собою изъ Полоцка знаменитую икону и поставила ее, въ память своего вѣнчанія, въ торопецкой соборной церкви. Св. икона сохранилась въ Торопцѣ до нашего времени и извѣстна подъ именемъ Корсунской 34). Очевидно, юная княжна желала, чтобы на ея брачной жизни пребывало благословеніе преподобной Евфросиніи и Царицы Небесной.

0 свадьбѣ Александра Ярославича въ новгородской лѣтописи кратко сказано: „Вѣнчася въ Торопци, ту кашу чини, а въ Новгородѣ другую" 35). Но мы скажемъ объ ней поподробнѣе. Русскіе люди того времени называли свадьбу „вторымъ земнымъ почетомъ". „Немного дошло до насъ памятниковъ, сохранившихъ свѣдѣнія о старыхъ свадьбахъ русскихъ людей,—говоритъ описатель старинныхъ русскихь обычаевъ. —Но и въ этой малости мы видимъ все величіе нашей семейной жизни; и въ этихъ остаткахъ мы узнаемъ свой родной духъ, духъ нашихъ предковъ..." (Сахаровъ.)

Къ свадьбѣ созывались издалека князъя, родственные и союзные. За невѣстами отправлялись многочисленные поѣзды. Когда всѣ сборы и приготовленія оканчивалисъ, начинался самый обрядъ сбвершенія свадьбы. „Древняя русская свадьба есть цѣлая поэма въ дѣйствіи, состоящая изъ знамепательныхъ обрядовъ, съ присоединеніемъ множества разнообразныхъ пѣсенъ" (Погодинъ).

Прежде всего молодые готовились къ свадьбѣ говѣньемъ и исповѣдію, испрашивали благословенія у своихъ родителей.

„Не прошу я, батюшка,
Ни злата, ни серебра.
Прошу я, батюшка,
Благословенья твоего".

Въ день свадьбы собирались всѣ участиикн торжества: тысяцкій и тысяцкаго жена, дружки, свахи, поѣзжане, бояре и боярыни, конюшій, ясельничій, свѣчники, коровайники, носильщики съ ковромъ, съ подножками и т. д., все должностныя лица. Бояре уряжали людей, и когда все было готово, извѣщали жениха, который убирался въ палатахъ. Конюшій подводилъ рѣзваго аргамака, котораго обязанъ былъ стеречь во время вѣнчанія.

Въ то же время происходили сборы и наряжаніе въ дорогіе уборы невѣсты. При этомъ волосы не заплетали въ косу, а оставляли распущенными по плечамъ. Затѣмъ невѣста и боярыни садились за столъ. Передъ ними стояли разныя должностныя лица со свѣчами, короваемъ и ширинками въ ожиданіи извѣстія отъ жениха.

Всѣ были при дѣлѣ: старшій дружко жениха рѣзалъ сыръ и перепечу; старшій дружко невѣсты долженъ былъ поднести коровай, а меньшой раздавалъ дары — ширинки, платки и полотенца, вынизанныя жемчугомъ и шитыя золотомъ и шелками. Путь къ храму устилался дорогими тканями и коврами, въ храмѣ возжигали свѣчи, а полъ устилали хмелемъ и льномъ.

По полученіи извѣстія отъ жениха, къ палатамъ невѣсты бояринъ подавалъ богато убранныя сани и начиналось шествіе къ храму: свѣчники, коровайники и др. въ дорогихъ нарядахъ неслп обручальныя свѣчи и св. богоявленскую воду. Священники кропили путь св. водою. Особые сторожа наблюдали порядокъ среди народа и смотрѣли, чтобы кто-нибудь не перешелъ дороги.

При входѣ въ церковь молодыхъ осыпали хмелемъ.

Вѣнчаніе князей нерѣдко совершалось епископомъ. Послѣ совершенія таинства новобрачные, по прекрасному обычаю того времени, причащались Св. Таинъ.

Послѣ вѣнчанія, оставивъ новобрачнаго въ церкви на вѣнчальномъ мѣстѣ, свахи отводили молодую въ трапезу или на паперть. Здѣсь съ ея головы снимали дѣвичій уборъ и, раздѣливъ волосы надвое, заплетали въ двѣ косы, которыми окружали голову. Накрывъ голову кокошникомъ, покрывали ее фатой и подводили къ повобрачному. На другой день свадьбы косу обрѣзывали, при слезахъ и рыданіи новобрачной.

Затѣмъ слѣдовали поѣздъ отъ вѣнчанія, шествіе въ палаты и пиръ или столованье. Свадебный пиръ назывался княжимъ столомъ. Свадебная комната богато убиралась. Дубовые столы покрывались браными скатертями и устанавливались яствами. Молодымъ приготовляли мѣсто въ углу подъ иконами. Прежде всего новобрачные вкушали коровай, который былъ символомъ ихъ брачнаго союза. На особомъ столѣ ставилась перепеча. Она приготовляласъ изъ сдобнаго хлѣбнаго тѣста въ видѣ конуса, съ гранью, похожею на ананасную. Перепеча также заранѣе приносиласъ въ палату, вмѣстѣ съ сыромъ и солью. Чинно шло честное столовапье, съ строгимъ соблюденіемъ установленнаго порядка. Въ опредѣленное время старшій дружко, благословясь у посаженаго отца и матери, разрѣзалъ перепечу; въ свое время большой дружко, обернувъ сосудъ соболями, подавалъ новобрачнымъ кашу, приготовлявшуюся съ особыми обрядами и т. д. Свѣтлое пиршество продолжалось три дня. Оно сопровождалосъ музыкой и играми.

Гости разъѣзжалисъ, получивъ богатые подарки. За княжнами родители давали большое приданое, „многое множество безъ числа злата и серебра". При разставаніи съ дочерью родители проливали слезы, „занеже бѣ мила има".

Такимъ-то образомъ Александръ Ярославичъ „чини кашу" въ Торопцѣ, но онъ повторилъ свадебныя пиршества и по пріѣздѣ въ Новгородъ, „не изъ любви къ пирамъ, по справедливому замѣчанію историка, а изъ желанія дѣлиться своею радостью съ народомъ. Онъ хотѣлъ, чтобы его домашняя жизнь имѣла тѣсную связь съ государственною" 36).

„Сіи народныя угощенія, по справедливому замѣчанію Карамзина, обыкновенныя въ древней Россіи, установленныя въ началѣ гражданскихъ обществъ и долго поддерживаемыя благоразуміемъ государственнымъ, представляли картину, можно сказать, восхитительную. Государь, какъ истинный хозяінъ, подчивалъ гражданъ, пилъ и ѣлъ вмѣстѣ съ ними; вельможи, тіуны, воеводы, знаменитыя духовныя особы смѣшивались съ безчисленными толпами гостей всякаго состоянія; духъ братства оживлялъ сердца, питая въ нихъ любовь къ отечеству и вѣнценосцамъ" 37).

Въ Новгородѣ съ молодой супругой Александръ Ярославичъ поселился въ обычномъ мѣстопребываніи новгородскнхъ князей—въ Городищѣ.

Окрестности великаго Новгорода изобилуютъ водою. По выходѣ изъ Ильменя Волховъ отдѣляетъ отъ себя рукавъ Волховецъ, а близъ самой торговой стороны Новгорода—другой рукавъ Жилотугъ, соединяющійся потомъ съ Волховцемъ. На правомъ берегу рѣки между истоками этихъ рукавовъ находится возвышеніе, имѣющее около квадратной версты. Здѣсь мы встрѣчаемъ теперь простое село, жители котораго занимаются рыбной ловлей и разведеніемъ овощей, но нѣкогда это было такъ называемое Городище или загородный княжескій дворъ, гдѣ большею частію жили князья великаго Новгорода 38). Князья любили соединять въ своихъ загородныхъ жилищахъ всѣ удобства для жизни, какія представляло то время: не даромъ они называли ихъ „раемъ", „краснымъ селомъ" и т. п. Княжескій теремъ, отъ котораго теперь не осталось никакихъ слѣдовъ, со множествомъ пестрыхъ узорчатыхъ украшеній. съ позолоченнымъ гребнемъ и смотрѣвшими въ разныя стороны коньками на его концахъ, съ рѣзными карнизами представлялъ весьма красивый видъ. Внутри терема особеннымъ убранствомъ отличалисъ сѣни или столовая комната, гдѣ происходили пиршества. Полы устилались дорогими коврами, а стѣны расписывались.

„Хорошо теремы изукрашены!"—говорится въ старинной пѣснѣ.

„На небѣ солнце,—и въ теремѣ солнце,
На небѣ мѣсяцъ,—и въ теремѣ мѣсяцъ,
На небѣ звѣзды,—и въ теремѣ звѣзды,
На небѣ зори,—и въ теремѣ зори:
Все въ теремѣ по небесному".

Но, разумѣется, самой священной принадлежностью и лучшимъ украшеніемъ жилища были св. иконы. Посѣтители при входѣ и выходѣ изъ дома прежде всего обращались къ нимъ и набожно крестились. Члены семейства усердно молились предъ ними и утромъ и вечеромъ, предъ обѣдомъ и ужиномъ. Древніе русскіе люди, въ присутствіи св. иконъ, не дозволяли себѣ, подъ опасеніемъ тяжкаго грѣха, чего-либо предосудительнаго. Иконы у князей богато украшались золотыми и серебряными окладами, жемчугомъ и драгоцѣнными камнями.

Къ сѣнямъ пристраивалась лѣстница съ крытой площадкой наверху или крыльцо, также затѣйливо украшенное красивыми точеными столбиками. Къ крыльцу вели расчищенныя дорожки, усыпанныя желтымъ пескомъ. На дворѣ близъ терема можно было увидать княжескихъ слугъ, конюховъ и дворниковъ, коротающихъ свой досугъ за игрою въ шашки или бабки. Нерѣдко число такихъ слугъ набиралось до нѣсколькихъ сотъ человѣкъ. Близъ терема располагались хозяйственныя постройки, гдѣ складывалось всякаго рода добро, кладовыя, погреба, въ которыхъ въ изобиліи хранились "меды стоялые, питьица медвяныя, зелено вино". Скотные дворы и конюшни вмѣщали въ себѣ множество добрыхъ коней, крупнаго и мелкаго скота. На дворѣ стояло по нѣскольку сотъ стоговъ. Обширность построекъ и всякаго рода запасовъ будетъ для насъ вполнѣ понятна, если вспомнимъ, что при князѣ неотлучно находиласъ часть его дружины, такъ называемые „отроки, дѣтскіе, пасынки", у князя же хранилось оружіе и содержались запасы коней для военнаго времени. Сверхъ того, нѣкоторые киязья отличались самой широкой благотворительностью. „Дивная и святая милостыня" не даромъ считалась наиболѣе священной обязанностыо древняго русскаго человѣка.

Наиболѣе цѣнное имущество состояло въ золотыхъ и серебряныхъ сосудахъ, мѣхахъ, паволокахъ, дорогомъ оружіи, камняхъ, жемчугѣ и т. п. Дѣлались большіе запасы одежды. Одежда князей состояла изъ кафтана, спускавшагося немного ниже колѣнъ. Кафтаны шились изъ дорогихъ привозныхъ тканей разнообразныхъ цвѣтовъ: синяго, зеленаго, краснаго. Сверхъ кафтана — корзно или мантія. На корзно употреблялись самыя дорогія ткани, напримѣръ: оксамитъ, золотая или серебряная ткань, привозимая изъ Греціи, расшитая шелковыми разводками и узорами. Его застегивали на правомъ плечѣ запоною. Кафтанъ перехватывался золотымъ поясомъ съ четырьмя концами. Атласный воротникъ, рукава или „поручи", подолъ кафтана и края корзна наводилнсь золотомъ. Отъ шеи до пояса по кафтану иногда шла золотая обшивка съ тремя поперечными золотыми полосами. Сапоги носились цвѣтные съ острыми носами. На головѣ шапка съ наушниками, называвшаяся клобукомъ, цвѣтного бархата съ соболиною опушкой 39). На груди носили кресты. Ношеніе креста на груди скоро на Руси вошло во всеобщій обычай. Св. крестъ считался крѣпкой порукой въ вѣрности данному слову. Вѣра въ силу креста и надежда на его помощь была столь сильна въ русскомъ человѣкѣ, что онъ, вооружившись крестомъ, безстрашно шелъ въ бой съ врагами.

Наши князья вели бодрую, дѣятельную жизнь 40). Съ молодыхъ лѣтъ ихъ уже посылали участвовать въ походахъ. 0 св. Александрѣ также можно сказать, что у него „из(ъ) млада не бы покоя". Въ мирное же время день ихъ проходилъ въ слѣдующемъ иорядкѣ: вставали они рано поутру, вмѣстѣ съ разсвѣтомъ и прежде всего шли въ церковь. Службу слушали по большей частя на полатахъ, въ домовыхъ церквахъ. Нѣкоторые благочестивые князья имѣли обыкновеніе приходить въ церковь до начала службы и сами возжигали свѣчи.

„Первое къ церкви, —говоритъ Владиміръ Мономахъ, — да не застанетъ васъ солнце въ постели... Заутренюю отдавше Богови хвалу, и потомъ солнцу восходящу и узрѣвше солнце, и прославити Бога съ радостью". Живое религіозное чувство одушевляло князей на молитвѣ, и примѣръ ихъ имѣлъ могущественное вліяніе на народъ 41).

Храмы въ древней Руси имѣли огромное значеніе. Они были не только главною святыней города, но и символами гражданской жизни. „Постоять за св. Софію", какъ впослѣдствіи въ Московскомъ государствѣ „за домъ Пречистыя Богородицы", значило постоять за свою родину, за ея цѣлость и независимость. Храмъ въ глазахъ нашихъ предковъ былъ живою благодатной силой. Этой силѣ они приписывали всѣ свои удачи, побѣды надъ врагами, избавленіе отъ бѣдствій. Какъ мѣсто, посвященное Богу, храмъ считался неприкосновеннымъ убѣжищемъ: тамъ часто находили себѣ защиту спасавшіеся отъ буйства мятежной толпы. Но прежде всего храмъ былъ училищемъ вѣры и благочестія, главнымъ просвѣтителънымъ и образовательнымъ центромъ. Красота храма и богослуженія имѣли неотразимую прелесть для нашихъ предковъ. Потому-то они „велъми болѣзновали духомъ, зря подписаніемъ неукрашену церковь". Понятно, что всякое построеніе и украшеніе храма было важнымъ событіемъ жизни, въ высшей степени занимало всѣхъ и каждаго отъ князя до простолюдина и соединяло всѣхъ въ чувствѣ радости и умиленія. Ко дню освященія всѣ спѣшили во вновь построенный и украшенный храмъ и испытывали высокое духовное наслажденіе, „видяще превеликое созданіе церкви и многочудную подпись, воистину мнящеся яко на небеси стояти 43)." Послѣ освященія храма слѣдовалъ пиръ, иногда всенародный. Князья одаривали подарками „вся яже отъ первыхъ и до послѣднихъ, не токмо ту сущая, но и прилучившаяся тогда"

При такомъ отношеніи къ храму наши князья естественно желали видѣть храмъ вблизи своего жилища. Такъ въ обычномъ мѣстопребываніи новгородскихъ князей, на Городищѣ, было нѣсколько храмовъ, и между прочими церковь Благовѣщенія, построенная Мстиславомъ, сыномъ Мономаха. Тамъ хранилосъ богато-украшенное Евангеліе, сохранившееся до нашего времени—даръ благочестиваго строителя храма. Безъ сомнѣнія, этотъ храмъ былъ особенно часто посѣщаемъ св. Александромъ во время его новгородской жизни...

Послѣ божественной службы князья завтракали и затѣмъ садились думать съ дружиною или творить судъ, „людей оправливатъ". Безъ сомнѣнія, при этомъ оправливаніи людей Александръ Ярославичъ имѣлъ случай проявить свою проницательность и мудрость, которую сравнивали съ мудростью Соломона. Онъ особенно любилъ правосудіе и строго требовалъ отъ бояръ, чтобы они справедливо судили, не потворствовали сильнымъ и не обижали слабыхъ, чтобы отнюдь не брали неправедной мзды и довольствовались законнымъ вознагражденіемъ. Не одной прекрасной наружностъю, не однимъ именемъ онъ напоминалъ современникамъ великаго македонскаго героя: юный князь умѣлъ держать бояръ въ повиновеніи. Кроткій и ласковый въ обращеніи, онъ невольно внушалъ уваженіе къ себѣ своими выдающимися душевными качествами, а непокорныхъ смирялъ грозой своего гнѣва и примѣрнаго наказанія 44), За отсутствіемъ дѣлъ князья развлекались охотой, о чемъ было уже сказано раньше.

Иногда князей навѣщали духовныя лица. Какъ самые образованные люди своего времени, пастыри церкви пользовались великимъ уваженіемъ со стороны князей, которые совѣтовалисъ съ ними о всѣхъ важныхъ дѣлахъ, и ни одного предпріятія не начинали безъ пастырскаго благословенія.

Въ полдень былъ обѣдъ. Столъ былъ изобильный, подавалося „брашно многое": тетеря, гуси, жеравіе и ряби, голуби, кури, заяци и елени и т. п. За столомъ служили повара и домашняя прислуга. Обыкновенными напиткамй были: квасъ, медъ, вино, олуй (норманскій напитокъ, oel). Самъ всегда воздержный, Александръ Ярославичъ былъ очень радушнымъ хозяиномъ, но всѣ хорошо знали его взглядъ на излишество въ пищѣ и питіи.

Посты соблюдалисъ очень строго.

Послѣполуденное время посвящалось отдыху. Это вполнѣ понятно, если вставали до разсвѣта. „Спанье есть отъ Бога присужено полудне,—говоритъ Мономахъ,—отъ чина бо почиваетъ и звѣрь, и птици, и человѣки".

Вечеръ отдавался, по всей вѣроятности, заботамъ о домашнихъ дѣлахъ по управленію селами, дворами, стадами; принимались и выслушивались счеты и разсчеты съ тіунами и т. п.

День оканчивался ужиномъ. Сну предшествовала молитва. „Ночнымъ поклономъ и пѣніемъ человѣкъ побѣждаетъ діавола",—замѣчаетъ Мономахъ.

Но чѣмъ бы князья ни занимались, мирнымъ ли строеніемъ или ратнымъ дѣломъ, высшимъ идеаломъ истинно-христіанской жизни они считали иночество. Въ теченіе всей жизни ихъ не покидала „мысль на постриженіе"; они стремились къ отрѣшенію отъ „многомятежнаго житія" къ „мнишьскому чину". Такой взглядъ, несмотря на всю воинственность эпохи, естественно налагалъ замѣтный отпечатокъ на всю домашнюю повседневную жизнь.

Закончимъ нашъ очеркъ слѣдующимъ замѣчаніемъ. Несомнѣнно, самое могущественное вліяніе на человѣка оказываетъ среда. Христіанская вѣра, вполнѣ отвѣчавшая мирному характеру русскаго народа, сдѣлала рѣшительный поворотъ въ умственной н нравственной его жизни. Справедливо сказано, что христіанство „не клиномъ врѣзалось въ народное міросозерцаніе и стало въ немъ особнякомъ, а привилось къ народу послѣ продолжительнаго процесса переработки народныхъ воззрѣній, усвоилось народомъ, сдѣлалось неотъемлемою и, пожалуй, существенною частью его духовной природы" 45). Христіанство давало русскому народу отвѣты на всѣ запросы его совѣсти, опредѣляло всѣ частные случаи жизни христіанина и мало-по-малу вводило новыя начала въ глубину семейнаго и частнаго быта. Можно сказатъ, вся жизнь древняго русскаго общества была проникнута христіанскимъ духомъ. Все, въ чемъ только выражалась умственная жизнь народа, - всѣ его думы, убѣжденія, чаянія и идеалы—все носило сильный отпечатокъ новой вѣры. Лѣтописи, сочиненія и письма свѣтскихъ лицъ проникнуты религіознымънастроеніемъ и наполнены текстами Священнаго Писанія. Самыя повѣсти, сказки, былины и пѣсни той эпохи носятъ характеръ религіозный. Правда, въ народной массѣ еще довольно крѣпко держались пережитки язычества, въ видѣ суевѣрій разнаго рода, но это происходило не отъ сознательнаго противодѣйствія новымъ началамъ: здѣсь скорѣе сказывалась сила привычки, застарѣлость традицій. Правда, въ дѣйствительной жизни еще господствовали часто необузданные страсти и пороки, святыя слова очень часто были въ разладѣ съ дѣломъ. Но вѣдь „и слова, — по справедливому замѣчанію историка,-имѣли силу, когда безпрестанно повторяются съ убѣжденіемъ въ ихъ правдѣ, когда ихъ повторяютъ и сами князья, и духовенство, и народъ". Дѣйствительная жизнь далеко не соотвѣтствовала высокимъ требованіямъ христіанства, но въ духовной сферѣ христіанское начало царило безусловно, сообщая удивительную цѣльность міросозерцанію тогдашнихъ людей, и души, особенно воспріимчивыя, всецѣло съ пламеннымъ усердіемъ отдавали всю свою жизнь на служеніе христіанскому идеалу. Такова была среда, въ которой росли и воспитывалисъ русскіе люди того времени.

„Богомудре Александре, тя новопросвѣщенная россійская страна возрасти!" 46).