Перейдемъ теперь къ печальной повѣсти о томъ ужасномъ потрясеніи, которое выпало на долю русскаго народа въ XIII вѣкѣ. Мы увидимъ, какъ мрачныя тучи одновременно надвигаются съ востока и съ запада. Но среди мглы проглянетъ яркое солнце, среди невыразимо тяжкихъ и смутныхъ обстоятельствъ въ лицѣ Александра Ярославича явится предъ нами истинный представитель своего вѣка— великій государственный мужъ, спасающій будущность русскаго народа, на-родный герой, добрый страдалецъ за землю русскую. Преклоняясь предъ неисповѣдимыми судьбами Промысла, поСылающаго испытанія, съ искреннимъ чувствомъ умиленія и сердечной благодарности облобызаемъ Десницу, подающую въ то же время и необходимую помощь и утѣшеніе.

Взаимныя несогласія и распри русскихъ людей побудили ихъ нѣкогда призвать князя изъ-за моря владѣть и княжить на Руси. Но княжескій родъ размножился, и кровавыя распри начались между самими князьями-родственииками. Русь стала обширнымъ воинскимъ станомъ. Бурныя страсти молодого народа разыгрывались на просторѣ, и сильный могъ безнаказанно угнетать слабаго.

„Отъ усобицъ княжихъ—гибель Руси!
Братья спорятъ: то мое и это!
Золъ раздоръ изъ малыхъ словъ заводятъ,
На се6я куютъ крамолу сами,
А на Русь съ побѣдами приходятъ
Отовсюду вороги лихіе!"

На далекомъ сѣверѣ явился князь, сознавшій всю гибельность такихъ порядковъ, и, собравшись съ силами, потребовалъ отъ своей братьи —остальныхъ князей повиновенія. Но другой, не менѣе зпаменитый князь, не боявшійся никого, кромѣ Бога, прислалъ сказать ему:

Мы приняли тебя старшимъ, отцомъ, а ты поступаешь съ нами не какъ съ родственниками, такими же князьями, какъ и ты, но какъ съ подручниками" 68)!

Такимъ образомъ князья пе хотѣли отречься отъ своихъ правъ располагать собой и своими землями по своему произволу. Но вотъ Провидѣніе посылаетъ русскому народу тяжкое испытаніе, и среди ужасныхъ бѣдствій и русскій народъ и его вожди должны были во всей силѣ уразумѣть великую истину, которую внушаетъ религія, возвѣщающая Великую Жертву, принесенную за міръ. Необходимо было, во имя блага государства, пожертвовать своими личными правами, хотя бы и освященными дарностію, необходимо было научиться подчинять свою личную волю другой волѣ, которая стремится къ общему благу.

Но великія испытанія, посланныя русскому народу въ XIII столѣтіи, вразумляя его, въ то же время указывали на его великое всемірно-историческое призваніе въ будущемъ, на грядущее его величіе. Всеблагому Провидѣнію благоугодно было поселить русскій народъ на обширномъ открытомъ пространствѣ между Ураломъ и Карпатами, гдѣ лицомъ къ лицу встрѣчаются столь разнородныя части свѣта, Европа и Азія. Не одну тысячу лѣтъ продолжалась да не окопчилась еще и теперь борьба между двумя нротивоположными культурными мірами, между Востокомъ и Западомъ. Не замыкаться во внутреннихъ распряхъ, не тратить на нихъ свои богатыя силы, даже не думать только о своемъ благоустройствѣ и благополучіи, лишь отбиваясь отъ внѣшнихъ враговъ, нѣтъ—„русское государство призывалось къ высокой миссіи въ человѣчествѣ—твердо стоять на стражѣ между двумя частями свѣта, не склоняясь ни на ту, ни на другую сторону, пока перстъ Божій не укажетъ поры для мирной встрѣчи Востока съ Западомъ въ духѣ христіанскихъ и культурныхъ идей" 69).

Обратимся сначала къ Востоку. До XII столѣтія русскій народъ, можно сказать, только отбивался отъ враговъ, окружавшихъ его съ разныхъ сторонъ. Въ XIII вѣкѣ обнаружилось, что онъ долженъ восторжествовать надъ ними, преодолѣть ихъ, если не желаетъ совсѣмъ отказаться отъ самостоятельнаго національнаго существованія. Отъ половины IX вѣка до сороковыхъ годовъ ХІІІ-го въ борьбѣ Руси съ разными степными варварами не было |перевѣса ни на сторонѣ кочевыхъ ордъ, ни на сторонѣ Руси. Печевѣги и затѣмъ половцы производятъ иногда сильныя опустошенія въ Приднѣпровьѣ, но зато и русскіе князья иногда проникаютъ вглубь ихъ степей, за Донъ, и плѣнятъ ихъ вежи. Но въ первой половинѣ XIII вѣка Азія высылаетъ столь страшныя силы, что объ успѣшной борьбѣ съ ними на первыхъ порахъ нельзя было и думать. По одному мѣткому сравненію, Азія была всегда какъ бы народовержущимъ вулканомъ; но на этотъ разъ ужасы изверженія были столь поразительны, что потрясли огромное пространство земель отъ истоковъ далекаго Амура до Атлантиды. Западная Европа трепетала и ждала повторенія погромовъ Аттилы: папы и короли спѣшили отвратить нашествіе посольствами въ Азію. Но испытать всю тяжесть бѣдствія, выпить до дна горькую чашу невыразимыхъ страданій суждено было только нашему отечеству.

Въ нѣдрахъ Азіи, у подошвы Алтая, началось это страшное движеніе народовъ. Бурнымъ опустошительнымъ ураганомъ, „вѣт-ромъ разрушенія" пронеслись монголо-татары подъ предводительствомъ кровожаднаго Чингизъ-хана чрезъ всю Азію. Великія царства были сокрушены; много народовъ истреблено; развалины и груды костей человѣческихъ обозначали ихъ путь. Наконецъ, обогнувъ южный берегъ Каспійскаго моря, свирѣпые вар-вары вошли па Кавказъ, въ Грузію и проникли въ ствпи половецкія. Русскіе князья вмѣстѣ съ половцами выступили противъ певѣдомыхъ пришельцевъ и потерпѣли въ 1224 году на берегахъ рѣки Калки страшное. небывалое пораженіе, исполпившее ужасомъ современниковъ 70).

— Кого Богъ въ гнѣвѣ Своемъ посылалъ на землю русскую?—спрашивали наши предки.—Откуда приходили эти ужасяые инонлеменники?—Отвѣта не было

Прошло тринадцать лѣтъ, и снова огромная сила татарская, на этотъ разъ подъ предводительствомъ Батыя, внука Чингизъ-хана, перейдя Яикъ и сокрушивъ болгаръ, обрушилась на Россію. Необыкновенное впечатлѣніе производила на современниковъ огромность двигавшейся орды. „Отъ множества воиновъ земля стонала; отъ громады войска обезумѣли дикіе звѣри и ночныя птицы" 71). Даже теперь, на разстояніи столькихъ вѣковъ, живо иредставляется намъ чувство ужаса, охватывавшее.современниковъ, если при этомъ вспомияаемъ, что огромная масса варваровъ надвигалась на Русь съ единственною цѣлію безпощаднаго убійства и грабежа.

Отвратительной наружности, „безобразнѣе всѣхъ людей" 72), съ грубыми религіозными понятіями, монголо-татары не признавали вообще никакихъ нравственныхъ правилъ, кромѣ насилія и убійства. Выносливые, способные терпѣть голодъ въ теченіе нѣсколькихъ дней, они набрасывались при первой возможности на всякую пищу и съ жадностью пожирали д&же падаль и человѣческіе трупы, исполнены были неутолимой и безстыдной похоти и алчнаго грабительства, крайне неопрятны и грязны. Но болѣе всего поражала ихъ лютая свирѣпость. Они не знали пощады, тысячами избивали людей, не разбирая ни пола, ни возраста, предавая при этомъ несчастныхъ всевозможнымъ истязаніямъ и поруганіямъ 73). Ненасытная кровожадность ихъ доходила до того, что они бросались пить и сосать кровь изъ ранъ захваченнаго врага. Среди непрерывныхъ войнъ они пріобрѣли всѣ свойства для обезпеченія успѣха истребленія. „Они имѣли мужество львиное, терпѣніе собачье, хитрость лисицы, дальнозоркость ворона, хищность волчью, чуткость кошки и буйность вепря при нападеніи" 74).

—  Какое благо выше всѣхъ на землѣ? — спросилъ однажды, уже въ нреклонныхъ лѣтахъ, Чингизъ-ханъ- своихъ вельможъ.

Одинъ указывалъ на одно, другой—на другое. Покачалъ головой старый ханъ и отвѣтилъ слѣдующее:

—  Все не то... Нѣтъ, счастливѣе всѣхъ тотъ, кто гонитъ предъ собой разбитыхъ враговъ, грабитъ ихъ имущество, скачетъ на коняхъ ихъ, любуется слезами людей, имъ близкихъ, и цѣлуетъ ихъ женъ и дочерей...

Въ этомъ отвѣтѣ—цѣлая характеристика татаръ.

Такіе-то варвары ворвались сквозь мордовскіе лѣса въ началѣ 1237 года въ рязанскую землю. Опустошеніе рязанской земли производилось съ особой свирѣпостыо и безпощадностью. „Варвары, по словамъ историка, явились въ нее, исполненные дикой, ничѣмъ необузданной энергіи, еще не пресыщенные русской кровыо, неутомленные разрушеніемъ" 74). Ужасны были неистовства татаръ при взятіи Рязани. Съ адскимъ хохотомъ они смотрѣли на отчаяніе, слезы и муки людей и тѣшились убійствомъ: распинали плѣнныхъ; связавъ руки, стрѣляли въ нихъ какъ въ цѣль для забавы; оскверняли святыню храмовъ насиліемъ юныхъ монахинь, знаменитыхъ женъ и дѣвицъ въ присутствіи умирающихъ матерей, отцовъ и мужей; жгли священниковъ и обагряли алтари ихъ кровью—и эти ужасы продолжались нѣсколько дней! Наконецъ, стихли вопли отчаянія и крики торжества и злобы. Рязанская земля стала страшной пустыней, неизмѣримымъ кладбищемъ.

Ни младенца, ни старца въ живыхъ не осталося...
Плакать некому было и не-по-комъ...
Подо льдомъ и подъ снѣгомъ померзлые,
На травѣ-ковылѣ обнаженны, терзаемы
И звѣрями, и птицами хищными,
Безъ креста и могилы лежали убитые
Воеводы рязанскiе, витязи
И семейные князя и сродники,
И все множество люда рязанскаго:
Всѣ одну чашу смертную выпили.

Въ однообразно-убійственномъ порядкѣ двигались татары изъ одной области въ другую, охватывая ихъ широкими облавами. Послѣ Рязани очередь дошла до суздальской земли, Взявъ Москву, татары направились къ Владиміру. Великій князь Георгій Всеволодовичъ отправился собирать войска для болѣе сильнаго отпора и поручилъ на время своего отсутствія защищать столицу двумъ сыновьямъ своимъ, Всеволоду и Мстиславу, разсчитывая, можетъ быть, встрѣтиться съ татарами раньше, чѣмъ они подойдутъ къ столицѣ. Но онъ жестоко ошибся. Татары не шли, а летѣли какъ птицы. Въ то время, какъ онъ на рѣкѣ Сити поджидалъ братьевъ съ полками, татары 3 февраля во вторникъ, за недѣлю до мясопуста, тьмами темъ обступили Владиміръ.

— Не стрѣляйте!—крикнули татары защитникамъ столицы, смотрѣвшимъ со стѣны.

Вслѣдъ затѣмъ они подвели юнаго князя Владиміра Георгіевича, захваченнаго въ Москвѣ. Блѣдный, исхудалый и измученный, со впалыми глазами и унылымъ видомъ, въ лохмотьяхъ, онъ едва былъ узнанъ своими братьями и гражданами. Никто не могъ удержаться отъ слезъ. Юные князья Всеволодъ и Мстиславъ порывались немедленно ударить на враговъ. Никто не думалъ о спасеніи, напротивъ, начали готовиться къ неминуемой смерти. „Открылось зрѣлище достопамятное, незабвенное, - говоритъ Карамзинъ.— Всеволодъ, супруга его, вельможи и многіе чиновники собрались въ храмъ Богоматери и требовали,. чтобы епископъ Митрофанъ облекъ ихъ въ схиму, или въ великій образъ ангельскій. Священный обрядъ совершился въ тишинѣ торжественной: знаменитые Россіяне простились съ міромъ, съ жизнію, но стоя на прагѣ смерти, еще молили небо о спасеніи Россіи; да не погибнетъ вовѣки ея любезное имя и слава" 76)

7 февраля, въ воскресенье мясопустное, послѣ заутрепи татары вломились въ городъ и начали свою адскую работу. Епископъ Мптрофанъ, супруга великаго князя Агаѳія съ дочерью, снохами, внучатами и многими боярынями заперлись въ соборномъ храмѣ Богородицы на хорахъ. Разграбивъ храмъ, татары натаскали въ него дровъ и зажгли. Епископъ благословилъ обречённыхъ на ужасную смерть: „Господи, Боже силъ, сѣдяй на херувимѣхъ, простри руку Твою невидимую, и пріими съ миромъ души рабъ Твоихъ!" Всѣ погибли въ дыму и пламени. Величественный храмъ, знаменитое сооруженіе Андрея Боголюбскаго, прекрасный образецъ изящнаго суздальскаго стиля, былъ богато украшенъ внутри. Безъ сомнѣнія, лучшіемастера того времени потрудились надъ его иконописью. Посѣтителей пріятно поражалъ блескъ отъ разноцвѣтныхъ плитъ и позолоты, шедшей по карнизамъ, аркамъ и преддверіямъ. Св. иконы сіяли золотыми окладами и драгоцѣнными камнями, а въ алтарѣ надъ престоломъ опускалась позолоченная сѣнь. Соборъ былъ предметомъ удивленія православныхъ и иновѣрцевъ, но теперь онъ представлялъ печальную картину разрушенія 77)...

Князья Всеволодъ и Мстиславъ, пытаясь пробиться, сложили свои головы въ жестокой сѣчѣ.

Великій князь Георгій Всеволодовичъ громко зарыдалъ, когда до него дошла потрясающая вѣсть о гибели столицы и семьи.

— Господи! —воскликнулъ несчастный изъ глубины души,—такъ ли судилъ Ты? Буди святая воля Твоя! Радъ умереть и я: на что мнѣ жизнь? Желаніе его скоро исполнилось. Одинъ изъ воеводъ, посланный для развѣдокъ, поспѣшилъ возвратиться.

— Князь, насъ обошли татары!!

Георгій Всеволодовичъ не успѣлъ опомниться, не успѣлъ привести свои полки въ порядокъ, какъ раздался крикъ:

— Идутъ! идутъ!

Князь немедленно бросился въ бой, его полки устремились за нимъ. Кровь полилась ручьями. Но несмѣтное множество враговъ тѣснитъ русскихъ со всѣхъ сторонъ. Дружина княжеская подается назадъ. Сраженіе превращается въ ужасное побоище. Великій князь убитъ. Кругомъ его снопьями полегли его дружинники. Остальные въ ужасѣ разбѣгаются. Это было 4-го марта, всего нѣсколько дней спустя послѣ взятія Владиміра. Рядъ кургановъ по рѣкѣ Сити съ находимыми въ нихъ скелетами, носящими слѣды тяжелыхъ ранъ, указываетъ на то, что бѣжавшіе повременамъ останавливались, пытались отбиваться, снова бѣжали... Какъ глухіе звуки, доносящіеся изъ глубины вѣковъ, звучатъ мѣстныя названія: Рѣзанино, Станово, Сторожево, Боронишино, Могилицы, Юрьево 78)...

Братья и племянники великаго князя спаслись бѣгствомъ, по попался въ плѣнъ одинъ изъ послѣднихъ — Василько Константиновичъ, сынъ Константина Всеволодовича. Это былъ юноша цвѣтущей красоты, съ свѣтлымъ и величественнымъ взоромъ. Наслѣдникъ отцовскихъ добродѣтелей, онъ отличался отвагою, яснымъ умомъ, познаніями, благороднымъ характеромъ, кротостью и великой добротою. Всѣ знавшіе горячо любили его. Кто служилъ ему, кто ѣлъ хлѣбъ его и пилъ съ нимъ чашу, говорили про него, тотъ ужъ не могъ быть слугою другого князя. Схваченный врагами, онъ едва дышалъ: битва, голодъ и неутолимая скорбь сокрушили его силы, но онъ отказался принять пищу изъ рукъ враговъ. Пораженные его наружностью, татары предлагали ему соединиться съ ними и стать слугою Батыя.

— 0, темное, злое и скверное царство!—вскрикнулъ князь. — Лютые кровопійцы, враги отечества и Христа! Какъ я могу быть заодно съ вами? Вы отдадите Богу отвѣтъ за то песчетное множество душъ, которыя вы погубили безвинно. Онъ, правосудный, предастъ васъ за нихъ мукамъ въ безконечные вѣки!

Потомъ, возведя очи къ небу, князь взмолился: „Господи Іисусе Христе, много разъ помогавшій мнѣ въ бѣдахъ! избави мя отъ сихъ нлотоядецъ!" Но, взглянувъ на свирѣпыя лица враговъ, на ихъ глаза, налившіеся кровью отъ ярости, видя, что они схватились за оружіе, воскликнулъ: „Господи Іисусе Христе! Вижу, младость моя погибаетъ желѣзомъ... Номоги христіанамъ, спаси жену ыою, дѣтей моихъ, епископа Кирилла... Пріими духъ мой, да и азъ почію во славѣ Твоей" 79)... И абье безъ милости убіенъ бысть. Тѣло его татары бросили въ Шеренскомъ лѣсу. Этотъ лѣсъ находится на рѣкѣ Шернѣ между Ярославскимъ и Углицкимъ уѣздами, на половинѣ дороги между Ростовомъ и мѣстомъ побоища, и здѣсь одна мѣстность до сихъ поръ носитъ названіе Васили. Ростовскій епископъ Кириллъ потомъ отыскалъ тѣло великаго князя и тѣло Василька, принесъ ихъ въ Ростовъ и положилъ въ соборномъ храмѣ Богородицы. Тѣло Георгія было безъ головы, но впослѣдствіи нашли и положили въ гробъ и голову. Горько рыдали русскіе люди при видѣ злой смерти своихъ князей...

Разоривъ суздальскую землю, татары направились къ Великому Новгороду. При видѣ ужасовъ разрушенія у всѣхъ опускались руки, падало мужество 80). Исчезали безслѣдно города и селенія. Багровое зарево пожаровъ обозначало движеніе страшной орды. Головы жителей падали, какъ скошеная трава... Не дойдя до Новгорода ста верстъ, татары поворотили на югъ. Йсторики объясняютъ это движеніе разными причинами. Батый устрашился разлива рѣкъ и озеръ при наступавшей веснѣ въ обильной водою мѣстности. Здѣсь сошлась облава, и Батый не захотѣлъ составить новой 81).

Татары прослышали о приготовленіяхъ новгородцевъ къ отчаянной оборонѣ. Но сами новгородцы приписывали единодушно свое избавденіе Всеблагому Провидѣнію. „Новъ же городъ заступи Богъ и св. Софія". Направляясь на югъ, въ степи половецкія, татары продолжали неутомимо свирѣпствовать. Всѣ города по лѣвую сторону Днѣпра были взяты и разрушены. Городъ Козельскъ оказалъ особенно упорное и мужественное сопротивленіе, зато при взятіи его всѣ защитники были избиты „и до отрочатъ" 82)...

Зимою 1240 года татары взяли и разорили Кіевъ. Казалось, сила татарская не уменыпалась отъ безчисленныхъ битвъ. Чувство ужаса невольно сказывается въ словахъ лѣтописца. „Приде Батый Кыеву въ силѣ тяжцѣ, многомъ множьствомъ силы своей, и окружи градъ и остолпи сила татарская, и бысть градъ въ обдержаньи велицѣ... И бѣ Батый у города и отроци его обсѣдяху градъ, и не бѣ слышати отъ гласа скрипанія телѣгъ его, множества ревѣнія вельблудъ его, и рьжанія отъ гласа стадъ конь его" 83)... Сопротивленіе кіевлянъ было чрезвычайно упорно, но безполезно. „Стрѣлы омрачали воздухъ, копья трещали и ломались". По трупамъ кіевлянъ варвары вломились въ городъ. Отчаянная- оборона ожесточила ихъ до крайности... ,Древній Кіевъ исчезъ, и навѣки" 84). Камня не осталось на камени, кромѣ двухъ-трехъ полуразрушенныхъ церквей да одного придѣла" среди развалинъ Печерской обители. Уцѣлѣвшіе иноки иногда собирались сюда для богослуженія, заслышавъ унылый и протяжный звонъ колокола.

Изъ Южной Россіи татары направились въ Венгрію. Европа содрогнулась въ виду грознаго нашествія, но отъ Голомуца (въ Моравіи) татары обратились назадъ и расположились на берегахъ Волги. Поволжскія и подонскія степи стали ихъ главнымъ мѣстопребываніемъ. Впослѣдствіи все царство Батыево получило названіе „Золотой Орды". Наступило монгольское иго.

„Умилительное, высокое зрѣлище представила русская земля въ эту критическую минуту своей исторіи, о которой нельзя вспоминать безъ благоговѣнія!"—восклицаетъ историкъ. Святая Русь была сокрушена, но послѣ мужественной обороны. Воины, дружины, бояре, отроки—всѣ честно исполнили свой долгъ и положили животъ свой за отечество, за вѣру христіанскую, въ непоколебимой надеждѣ имѣть вѣнцы мученическіе на томъ свѣтѣ. Терпѣніе, русская добродѣтель по преимуществу, преданность въ волю Божію яроявились здѣсь бчистательно, и смиренные лѣтописатели заключаютъ обыкновенно свои прискорбныя писанія слѣдующими словами: „Се же бысть за грѣхи наши... Господь силу отъ насъ отъя, а недоумѣніе и грозу, и страхъ, и трепетъ вложи въ насъ за грѣхи наша" 85).

Но если насъ до глубины души трогаютъ и утѣшаютъ нравственныя качества, проявленныя нашими предками въ годину испытанія, то съ другой стороны приводитъ въ ужасъ картина разрушенія, которую представляло наше отечество послѣ погрома Батыева. „Казалось, что огненная рѣка промчалась отъ тюсточныхъ предѣловъ до западныхъ, что язва, землетрясеніе и всѣ ужасы естественные вмѣстѣ опустошили ихъ" 86). Судя по страшному впечатлѣнію на современниковъ, можно сказать, что ни прежде, ни послѣ того не приходилось русскому народу испытывать такого бѣдствія, которое такъ же сильно потрясло бы крѣпкую натуру русскаго человѣка, какъ нашествіе Батыя. Груды развалинъ вмѣсто цвѣтущихъ еще такъ недавно селъ и городовъ, бѣлѣющія кости множества непогребенныхъ людей, поля, заросшія сорной травой, нолное безлюдье—вотъ что можно было пидѣть тогда на Руси. Уцѣлѣвшіе боязливо прятались въ лѣсахъ.

Одна только небольшая часть русской земли на сѣверѣ осталась нетронутой, по особымъ планамъ Провндѣнія. Здѣсь Богъ сохранилъ отъ руки варваровъ и будущихъ строителей русскаго государства. Исчисливъ всѣхъ сыновей „благочестиваго и правовѣрнаго князя Ярослава Всеволожа", лѣтописецъ прибавляетъ: „Сіи вси сохранены быша молитвами святыа Богородица" 87). Въ самомъ дѣлѣ, нельзя не удивляться судьбамъ Божественнаго Промысла, сохранившаго для Россіи невредимымъ князя Ярослава Всеволодовича и его семейство, точно Ноя въ ковчегѣ, среди ужасовъ гибели и разоренія. Такой именно князь, какъ Ярославъ Всеволодовичъ, и нуженъ былъ въ первыя критическія времена послѣ нашествія. Немного позже мы видимъ во главѣ русскаго народа его доблестнаго сына Александра, но теперь, непосредственно послѣ погрома, ему трудно было бы выступить на первый планъ. Безъ сомнѣнія, во время нашествія, быстро доходили до Новгорода извѣстія одно ужаснѣе другого, гроза подходила все ближе и ближе... Можно ли передать, что пережилъ, что перечувствовалъ за все это время юный новгородскій князь, слыша о гибеди множества народа, о лютой смерти столь многихъ и столь дорогихъ родственниковъ? Кому изъ насъ не приходилось въ жизни терять близкихъ и дорогихъ людей? Кто можетъ изобразить чувства безпредѣльной скорби, овладѣвающей сердцемъ, когда опускаютъ въ могилу дорогое существо, для спасенія котораго готовъ былъ бы пожертвовать своею жизнью? Какъ пустъ и ничтоженъ въ такія минуты кажется міръ со всѣми его утѣхами! Но можетъ ли быть сравниваемо чувство личнаго горя, какъ бы оно ни было сильно, съ тѣмъ нравственнымъ потрясеніемъ, которое можетъ вызвать въ возвышенныхъ душахъ зрѣлище погибающей родины?.. Нужно было время, чтобы дать растерзанному сердцу хотя нѣсколько успокоиться, чтобы уму, смущенному событіями, возвратить ясность, чтобы юной душѣ собраться съ силами. Только окрѣпшій въ испытаніяхъ, съ трезвымъ практическимъ смысломъ и закаленной энергіей — Ярославъ Всеволодовичъ одинъ могъ не растеряться среди всеобщаго смятенія. Мужественно перенеся извЬстіе о смерти старшаго брата Георгія, онъ поспѣшилъ во Владиміръ, чтобы занять великокняжескій столъ, привести въ порядокъ потрясенное государство и ободрить народъ. Правда, онъ „пріѣхалъ господствовать надъ развалинами и трупами" 88), но и это его не смутило. Напротивъ теперь-то вполнѣ проявшась его несокрушимая энергія и жажда дѣятельности. Онъ не пришелъ въ уныніе, не проливалъ слезъ, не проклиналъ судьбу, какъ это дѣлали другіе, но спѣшилъ сдѣлахь все возможное, чтобы исправить хотя нѣсколько причиненное зло. Съ его прибытіемъ край точно оживился: по его распоряженію во владимірской землѣ очищали дороги, въ городахъ выносили и хоронили трупы. По его призыву собирались жители, укрывавшіеся въ лѣсахъ, слышали бодрое слово утѣшенія. Вновь начинался разрушенный порядокъ общежитія. Отрадное впечатлѣніе производила эта кипучая дѣятельность на упавшій духомъ народъ. „Поча ряды рядить и бысть радость велика хрестьяномъ",—замѣчаетъ лѣтописецъ. Съ честью похоронивъ во Владимірѣ старшаго брата, Ярославъ, въ качествѣ великаго князя, распредѣлилъ волости: оборонивъ смоленскую волость отъ литовцевъ, онъ поставилъ здѣсь княземъ Всеволода Мстиславича; Суздаль отдалъ своему брату Святославу, Стародубъ—Іоанну, Переяславль оставилъ за собою. Теперь предстояло рѣшить главную и самую трудную задачу—установить отношенія къ грознымъ завоевателямъ. Въ 1243 году онъ отправился въ орду къ Батыю и первый изъ русскихъ князей изъявилъ ему полную покорность. Батый принялъ его съ честью. „Ярославе! буди ты старѣй всѣмъ княземъ въ русской землѣ".---рѣшилъ ханъ. Возвратившись во Владиміръ. Ярославъ пемедленно отлравилъ, третьяго своего сына Константина въ далекую Татарію на поклоненіе главному хану, которому подчиненъ былъ самъ Батый. Въ 1245 году Константинъ Ярославичъ благополучно вернулся изъ своего дальняго путешествія и привезъ отцу приказаніе великаго хана самому явиться къ нему. Простившись съ отечествомъ и родными, Ярославъ Всеволодовичъ, преодолѣвая всевозможныя лишенія, пустился чрезъ среднеазіатскія степи къ берегамъ далекаго Амура, гдѣ въ то время находилось главное кочевье монголовъ, и прибылъ въ ханскую ставку какъ разъ ко времени торжественнаго провозглашенія великимъ ханомъ Гаюка. Не суждено было велпкому князю возвратиться въ отечество. Много натерпѣвшись въ ордѣ, Ярославъ Всеволодовичъ скончался насильственною смертью. Папскій посолъ Плано Карпини передаетъ намъ подробности этого печальнаго событія. .. Въ 1246 году умеръ Ярославъ, великій князь суздальской области, которая соетавляетъ часть русскаго государства. Однажды онь былъ призванъ къ матери велнкаго хана. которая, какъ будто оказывая особую честь Ярославу. желала изъ своихъ собственныхъ рукъ дать ему ѣсть и пить. Когда Ярославъ возвратился отъ хапши, то сильпо ослабѣлъ и черезъ семь дней уморъ. Замѣчательно, что все тѣло его при этомъ удивительнымъ образомъ позеленѣло: всѣ говорили, что онъ былъ отравленъ матерью хана" 89). Наши лѣтописи подтверждаютъ это извѣстіе, называя кончипу великаго князя „нужною". т. е. насильственною, а въ одной прямо говорится, что его „зеліемь уморили".

Кончина Ярослава Всеволодовича была страшнымъ несчастіемъ для его осиротѣлой семьи и для русскаго народа: но въ то время уж взошло красное солнышко земли русской — уже всюду гремѣла слава о доблестяхъ его старшаго сына, новгородскаго князя Александра Ярославича.